Здесь многое изменилось со старых пор. Что-то опять зачем-то привело меня именно сюда.

Я не хочу, чтобы наступал рассвет. Рассвет даёт старт дням, а именно из дней складываются годы. И этих лет уже ушло слишком много. Постепенно не станет моих друзей, с которыми мне так тепло было. Кто-то сядет в тюрьму, кто-то просто найдёт себе общество получше, кто-то умрёт. Из нас кто-то в 2015-м году возьми, да и ляпни, что именно сейчас, мол, идут золотые времена наших жизней. Я тогда глубоко вдохнул свежий ночной воздух, положил голову в траву, мечтательно вгляделся в звёздное небо. Я уже был в том возрасте, когда можно быть предоставленным самому себе, и в то же время в таком, в котором от тебя многого-то и не требуется. Просто не просри все полимеры, дарованные природой и родителями.

В хорошем, или плохом смысле, каждый из нас стал уже другим. Прошло несчастных пять лет, но многие за это время уже смогли показать, чего стоят. Кто-то заплатил высокую цену за то, чтобы остаться собой, стать тем, кем стал сейчас. Кому-то довелось легче. Чьего-то рассказа о былых временах я больше никогда не услышу. Кто-то теперь вечно молодой в наших сердцах и нашей памяти. Взрослому человеку полагается научиться жить с этим.

И ты знаешь, этой ночью, глядя в небо, я как будто увидел наше отражение. Мы вот там же и сидим, где сидели пять лет назад! Всё так сильно изменилось с тех пор, а ведь война уже тогда перекалашматила нашу жизнь как могла. А мы называли это золотой эпохой. Мы любили свою молодость, чувство, что так много лет ещё впереди. Ещё прожигать и прожигать. И мир обязательно придёт, засветит солнце, и мы полюбим рассветы. Но вот, часть этих лет миновала.

И времени, почему-то, так резко, кажется, стало мало. И так не хочется стареть. А уже потихонечку пора. И мир не пришёл. Мы взрослые, и понимаем, что пока что цена за него слишком велика. Наше поколение запомнят как то, что жило в депрессивные времена. Наши потомки, даст Бог, никогда нас не поймут. Но это же значит, так же, что это одиночество не прекратится с рождением наших потомков.

Крепись, мужчина, никто не говорил, что должно быть легко. А теперь дай волю усталым рукам и запиши свои мысли так, как если бы говорил это другу, который мог бы что-нибудь сказать всё это в ответ.

Мы не грузим друг-друга уже много лет. Мы просто молчим. Мы понимаем то, что каждый несёт на шее свой камень на верёвке. Каждого что-то тащит ко дну, и если мы вцепимся в камень соседа, чтобы попытаться его размотать, верёвки могут переплестись и нас расплющит давлением пучины раньше, чем мы задохнёмся. Никто не знает, насколько хватит нам лёгких, сколько воздуха нам дали, и сполько в нас поместится. Ясно лишь то, что люди, с которыми было так легко, так тепло, так уютно тонуть, рано или поздно умолкнут и пойдут ко дну уже спокойные, безмятежные. Возможно, в последний миг они тепло поприветствуют конец времён.

Мне один растаман говорил, что жизнь - это перерыв между двумя бесконечностями. Тогда мы сказали ему, чтобы он никуда не уходил, и вернулись к нему с литром виски. Было весело. Кажется, этого Растамана ещё в будущем встречали, но это было несколько лет назад в последний раз. Интересно, он уже в бесконечности, или ещё где-то в перекуре, вместе с нами?

Всё это так похоже на быструю фазу сна, с кошмарами, счастливыми снами, красочными и не очень. Я всегда любил просыпаться после кошмаров, но ненавидел просыпаться ото счастливого сна. Может быть и лучше, чтобы ближе к концу начал сниться совсем невыносимый кошмар?